Все это как-то сказочно пронеслось передо мной. Время то ли сжалось, то ли растворилось… не знаю, как это назвать и объяснить, но точно эффект был. Я и моргнуть не успел, как мы очутились «на грани цивилизации»: здания, сооружения, спящая техника — все это кончилось. Ряд уходящих влево от нас столбов с прожекторами — их мертвенный полусвет заливал скошенное поле, и это уже выглядело настоящим хоррором. За полосой полусвета не столько виднелась, сколько угадывалась стена леса, а несколько подальше, если опять же смотреть влево, виднелась караульная вышка.

— Ждем немного, — распорядился Зинкевич.

И верно, минуты не прошло, наверное, как я различил топот бегущих ног справа, со стороны казарм и штаба части. Показались четверо: младший сержант и трое рядовых.

— Здорово, Ген… — задыхаясь, проговорил старший группы.

— Привет, Сань, — обронил наш командир.

И они кратко переговорили. Из беседы я понял следующее.

На пятном посту — это дальше от нас, мы сейчас находимся на четвертом — замечено проникновение на территорию. Точнее, подозрение на это… Словом, ситуация такова.

Караульная собака, находящаяся на привязи, внезапно подняла лай, и часовой, молодой боец первого года службы, встревожился. И тут же ему почудилось, что некая тень скользнула к ограждению: сетке Рабица, растянутой меж деревянными столбами и закрепленной на них. Караульные вышки были оборудованы полевой телефонной связью, и конечно, солдат, слегка паникуя, вмиг отзвонился в караульное помещение. Ну и оттуда пошла писать губерния, то есть лавина принятия решений.

С одной стороны — черт его знает, почудилось-не почудилось, впечатление самое шаткое. А с другой — вдруг и правда, кто-то просочился на объект! Это вопиющее ЧП. И в данном случае куда лучше перестараться, чем недостараться. Поэтому «в ружье» подняли часть отдыхающей и бодрствующей караульной смены во главе с одним из разводящих, младшим сержантом Александром Грищуком. И добавили на подмогу троих из ВВКС с собаками.

Я ощутил, как напрягся Гром, но никаких пустых движений, рычаний, ворчаний… Рекс Зинкевича волновался сильнее, топтался, помахивал хвостом… Я видел, как Гена легонько хлопнул пса по холке: тихо!

Сержанты совещались с полминуты. Собственно, решение одно: идти на пятый пост и действовать по обстановке.

— Вперед, — скомандовал Гена. Все же он был на одну лычку старше Грищука. И мы все, люди и собаки, двинулись вперед в призрачном свете прожектора.

Слева от нас была ограда, дополненная прожекторными столбами и караульными вышками, справа — собачьи посты. Это два столбика, надежно закрепленных в грунте, на расстоянии 30–40 метров друг от друга. Между ними на высоте примерно метра вывешен трос. На него надето кольцо цепи, другим концом сцепленное с ошейником. То бишь, соединенный с тросом, пес бегает вдоль него примерно как троллейбус вдоль провода. Разумеется, и трос и столбики — все это прочное и крепко связанное. В обязанности вожатых входит в том числе периодическая проверка данного оборудования.

На четвертом посту по проволоке бегал не очень крупный «восточник» — молодой, должно быть, или уж так, ростом не вышел. Рекс заворчал, на что последовал немедленный оклик Гены, Гром отреагировал спокойно.

Метрах в двадцати впереди из полутьмы возникла рослая солдатская фигура в ватнике. Автомат в руках. Хищно блеснуло лезвие штык-ножа.

— Стой! Кто идет?

— Разводящий и группа усиления! — крикнул Грищук.

— Пароль!

— Камчатка! Отзыв?

— Чукотка! Разводящий ко мне, остальные на месте!

Ритуал был соблюден полностью. В качестве паролей и отзывов незамысловато использовались географические названия, как правило, близкие в сознании советского человека. Могло быть что-то вроде «Ашхабад — Ташкент» или «Минск — Брест». Или «Кама — Волга».

Грищук, привычным движением поправив автомат зашагал, захрустел сапогами по гравию. А я, глядя на ватник часового, начал как-то особенно ощущать прохладу осенней ночи. Горячка бега и быстрой ходьбы остывала, и в х/б сделалось зябко.

Караульные, поднятые впопыхах, тоже были в «бумажках», хотя наверняка под гимнастерки у них было что-то поддето.

— Слышь, земеля! — вполголоса вдруг окликнул меня один из них. — Ты чо, новенький, чо ли? Чо-то я тя ране не видал!

Говорил он с грубоватым диалектом, не то уральским, не то сибирским.

— Да, — спокойно отозвался я. — Вчера прибыл.

— А-а!..

— Тебе какое дело? — полуобернулся к любопытному Зинкевич. — Много знать хочешь? Ученый, что ли? Копченый!

— Да ладно, Ген, чо ты? Просто из интересу!

— Не Гена, а товарищ сержант. А молчание — золото…

— Группа, ко мне! — крикнул Грищук.

Из разговора с часовым выяснилось, что на четвертом посту все обстояло спокойно, а на пятом вдруг пес разразился диким лаем, взбудоражилась и псина четвертого поста… и пошла цепная реакция.

— Ясно, — сказал Гена. — Идем дальше.

На пятом посту церемониал повторился: пароль, отзыв… разводящий ко мне… А дальше темп событий резко ускорился.

— Где ты видел нарушителя? — спросил Зинкевич.

— Ну… — неуверенно сказал часовой, — видел-не видел…

— Но собака же залаяла!

— Это да. Но, может, зверь какой…

— Тьфу! — сплюнул Грищук. — Часовой из тебя, как из говна пуля. Ладно! Где это было?

— Вон там, — показал рукой боец.

Пошли туда. Зинкевич включил ручной фонарик — тот был довольно мощный, светил неплохо. И тут мы увидали…

— Т-твою мать! — невольно вскричал Табачников.

В ограде зияла дыра. Сетка Рабица была явно распорота каким-то инструментом так, что мог, пригнувшись, пройти человек.

— Кучеренко! — окликнул часового Грищук. — А ты что, оглох, ослеп? Обоссался⁈ Здесь ведь возни минут двадцать, не меньше!

— Не!.. — испуганно вытаращился Кучеренко. — Не было возни!

— Заранее, — негромко сказал я. — Заранее эту дыру проделали…

— Точно, — кивнул Зинкевич. — Похоже на то. Но когда? И как⁈ По идее тут все перекрыто…

— Ну дак, — с философским вздохом произнес знакомый сибирский говорок. — Идея-то она идеей, а жизнь жизнью…

— Маркелов, не умничай, — велел Грищук. — А как они здесь друг у друга пост принимали⁈ Не видели, что ли, ротозеи?.. Кучеренко!

Тот подавленно молчал. Сказать было нечего.

Пока эти дебаты шли, наш помкомвзвода водил туда-сюда лучом фонаря. И тут…

— Стой! — вскрикнул я, схватив сержанта за руку.

— Что? — почему-то шепотом спросил он.

А я сам толком еще не знал — что. Просто в луч попало нечто, лежащее на земле. Какая-то тряпка, что ли.

Без раздумий я бросился вперед. Гром тоже. Мне пришлось раздвинуть дыру, чтобы он смог пробраться в нее, а я проник следом, чуть не зацепившись ремнем АКМ. Но ничего, все обошлось. Услышал, как за мною запыхтели, закарабкались остальные.

Тряпка оказалась рабочей рукавицей. Наполовину брезентовой, наполовину тканевой. Я поднял ее, осмотрел в свете фонаря.

— Новая, — вынес вердикт. — Новее не бывает!

— Значит, его, — озвучил Гена то, о чем я успел влет подумать.

— Гром, — я поднес рукавицу к носу овчарки. — След! Ищи!

Гром навострил уши, смешно задвигал носом, внюхиваясь. А вообще он напрягся, во всем его облике проявился азарт. Обнюхав перчатку, он пригнул голову, поводил ею из стороны в сторону… Замер.

— След! — нетерпеливо повторил я.

Гром вроде бы как-то неуверенно шагнул вперед… но вот резко подался вперед и тут же оглянулся на меня.

— Ищи! — велел я.

И Гром рванул вперед.

Мы неслись по лесу, по его незнакомым тропкам, световое пятно хаотично прыгало — Зинкевич бежал сразу за мной, держа фонарь. И еще кто-то сзади подсвечивал. Кто-то споткнулся, упал или чуть не упал, матюкнулся. А Грома точно разобрал драйв охотника, некие древние, спящие волчьи гены вдруг проснулись, превратили служебного пса в хищника, он натянул поводок, мешавший бегу, зарычал… И по необъяснимому наитию я понял, что мы вышли на цель.